 Много
лет назад в самиздате прочла "Гарики" Игоря Губермана и заболела, но в то
время не то что купить его книгу но даже просто достать почитать было
делом очень сложным. И вот настал тот момент когда мой сын зная моё
желание подарил мне эту книгу.Теперь это моё лекарство от депрессии. Я "Гарики" не читаю - я ими разговариваю... Мама Бабухи - Ягухи
Эту книгу не следует читать подряд и много,
лучше по чуть-чуть из разных глав - по настроению.
Эту книгу не следует читать как источник непререкаемой истины,ибо таковой в природе нет.
Эту книгу не следует читать, ища житейской мудрости, ибо автор сам по ней тоскует.
Эту книгу не следует читать ради полезных мыслей, ибо они всегда противоречат друг другу.
Эту книгу не следует читать в надежде на советы и рецепты, ибо умному они не нужны, а дураку не помогут.
Может быть, эту книгу вообще не следует читать. Но иметь ее дома под рукой - необходимо.
Игорь Губерман
Умерь обильные корма
Возделывай свой сад
И будет стройная корма
И собранный фасад
в душе у каждого и всякого,
но непостижимо разнолики,
мы одиноки одинаково.
Чуждаясь и пиров, и женских спален,
и быта с его мусорными свалками,
настолько стал стерильно идеален,
что даже по нужде ходил фиалками.
Весомы и сильны среда и случай,
но главное - таинственные гены,
и как образованием не мучай,
из бочек не родятся Диогены.
Между слухов, сказок, мифов,
просто лжи, легенд и мнений
мы враждуем жарче скифов
за несходство заблуждений.
Не в силах нас ни смех, ни грех
свернуть с пути отважного,
Мы строим счастье сразу всех,
И нас плевать на каждого.
Глядя, как играют дети,
можно быть вполне спокойным,
что вовек на белом свете
не пройдут раздор и войны.
Смешно, как люто гонит нас
В толкучку гомона и пира
Боязнь, остаться лишний раз
В пустыне собственного мира
Мой небосвод хрустально ясен
И полон радужных картин,
Не потому, что мир прекрасен,
А потому, что я кретин
Сегодня столь же сколь вчера
Земля полна пиров и казней.
Зло обаятельней добра,
И гибче, и разнообразней
Смешно, как люто гонит нас
В толкучку гомона и пира
Боязнь, остаться лишний раз
В пустыне собственного мира
Мой небосвод хрустально ясен
И полон радужных картин,
Не потому, что мир прекрасен,
А потому, что я кретин
Сегодня столь же сколь вчера
Земля полна пиров и казней.
Зло обаятельней добра,
И гибче, и разнообразней
Хотя и сладостен азарт
по сразу двум идти дорогам,
нельзя одной колодой карт
играть и с дьяволом, и с Богом.
Поскольку жизнь, верша полет,
чуть воспорив, - опять в навозе,
всерьез разумен только тот,
кто не избыточно серьезен.
В кровати, хате и халате
покой находит обыватель.
А кто романтик, тот снует
и в шестеренки хер сует.
Хвалите, бабы мужиков;
Мужик за похвалу
Достанет месяц с облаков
И пыль сметет в углу.
Я чертей из тихого омута
Знаю лично - страшны их лица;
В самой светлой душе есть комната,
Где кромешная тьма клубится.
Найдя предлог для диалога,
- Как ты сварил такой бульон? -
спрошу я вежливо у Бога.
- по пьянке, - грустно скажет он.
Будущее вкус не портит мне,
Мне дрожать за будущее лень,
Думать каждый день о черном дне,
Значит, черным делать каждый день.
Не в силах жить я коллективно:
по воле тягостного рока.
мне с идиотами - противно,
а среди умных - одиноко.
Живя легко и сиротливо,
блажен, как пальма на болоте,
еврей славянского разлива,
антисемит без крайней плоти.
Неужели, дойдя до порога,
Мы за ним не найдем ничего?
Одного лишь прошу я у Бога:
Одарить меня верой в Него.
Когда страна - одна семья,
Все по любви живут и ладят;
Скажи мне, кто твой друг, и я
Скажу, за что тебя посадят.
Теперь я понимаю очень ясно,
и чувствую и вижу очень зримо:
неважно,что мгновение прекрасно,
а важно,что оно неповторимо.
За что люблю я разгильдяев,
блаженных духом,как тюлень,
что нет меж ними негодяев
и делать пакости им лень.
Когда устал и жить не хочешь,
полезно вспомнить в гневе белом,
что есть такие дни и ночи,
что жизнь оправдывают в целом.
На свете столько разных
вероятностей,
внезапных, как бандит из-за угла,
что счастье – это сумма
неприятностей,
от коих нас судьба уберегла.
Нельзя не заметить, что в ходе истории,
Ведущей народы вразброд,
Евреи своё государство построили,
А русские – наоборот.
Хоть сотрись даже след от обломков
Дикой власти, где харя на рыле,
Всё равно мы себя у потомков
Несмываемой славой покрыли.
Едва утихомирится разбой,
Немедля разгорается острей
Извечный спор славян между собой,
Откуда среди них и кто еврей.
Сын учителя, гений плюгавый,
Уголовный режим изобрёл,
А покрыл его кровью и славой
Сын сапожника, горный орёл
Огромен долг наш разным людям,
А близким – более других,
Должны мы тем, кого мы любим
Уже за то, что любим их.
В автобусе, не слыша языка,
Я чую земляка – наверняка:
Лишь русское еврейское дыхание
Похмельное струит благоухание.
Не суйся запевалой и горнистом,
Но с бодростью и следуй и веди.
Мужчина быть обязан оптимистом,
Всё лучшее имея впереди.
Мне жалко тех, кто, кровью обливаясь,
Провёл весь век в тоске чистосердечной,
Звезду шестиконечную пытаясь
Хоть как-то совместить с пятиконечной.
Коль жизнь уж так вершит полёт,
Чуть воспаришь – опять в навозе,
Всерьёз разумен только тот,
Кто не избыточно серьёзен.
Приемлю, не тоскуя и не плачась,
Древнейшее из наших испытаний:
Усушку и утруску наших качеств
От наших переездов и скитаний.
Не в том печаль, что век не вечен,
Об этом лучше помолчим,
А в том, что дух наш изувечен
И что уже неизлечим.
Когда однажды ночью я умру,
То близкие, надев печаль на лица,
Пускай на всякий случай, поутру,
Мне всё же поднесут опохмелиться.
День, который плохо начат,
Не брани, тоскливо ноя,
Потому что и удача
Утром спит. От перепоя.
Везде всё время ходит в разном виде,
Мелькая между стульев и диванов,
Народных упований жрец и лидер
Адольф Виссарионович Ульянов.
В любое окошко, к любому крыльцу,
Где даже не ждут и не просят,
Российского духа живую пыльцу
По миру евреи разносят.
Изверившись в блаженном общем рае,
Но, прежние мечтания любя,
Евреи эмигрируют в Израиль,
Чтоб русскими почувствовать себя.
Всю Россию вверг еврей
В мерзость и неразбериху.
Вот как может воробей
Изнасиловать слониху.
По ночам начальство чахнет и звереет,
Дикий сон морозит царственные яйца:
Что китайцы вдруг воюют, как евреи,
А евреи расплодились как китайцы
Лучше нет на свете дела,
Чем плодить живую плоть.
Наше дело – сделать тело,
А душой – снабдит Господь.
Везде, где есть цивилизация
И свет звезды планету греет,
Есть обязательная нация
Для роли тамошних евреев.
Теперь другие, кто помоложе,
Тревожат ночи кобелиным лаем,
А мы настолько уже не можем,
Что даже просто… и не желаем.
Мы были тощие повесы,
Ходили в свитерах заношенных,
И распрекрасные принцессы
Валялись с нами на горошинах.
Евреев не любит никто. Кроме тех,
Кто их вообще не выносит.
Отсюда, должно быть, родился наш смех
И пляски. На скользком откосе.
Учение Эйнштейна – несомненно!
Особенно по вкусу мне пришлось,
Что с кучей баб я сплю одновременно,
И только лишь пространственно – поврозь.
Вождям ночные мысли сон развеяли,
Течёт холодный пот по неглиже:
Америки, открытые евреями,
Никак не закрываются уже.
Да, той бы ангельской державушке -
Два чистых ангельских крыла.
Но если был бы фуй у бабушки,
Она бы дедушкой была.
Льётся листва, подбивая на пьянство,
Скоро снегами задуют метели,
Смутные слухи роятся в пространстве…
Поздняя осень, жиды улетели…
Обильные радости плоти,
Помимо других развлечений –
Прекрасный к тому же наркотик
От боли душевных мучений.
Смакуя азиатский наш кулич,
Мы густо над евреями хохочем.
В России прогрессивней паралич,
Светлей Варфоломеевские ночи.
Давай, Господь, решим согласно,
Определим друг другу роль,
Ты любишь грешников? Прекрасно!
А грешниц – мне любить позволь.
Увы, то счастье унеслось,
И те года прошли,
Когда считал я хер – за ось
Вращения Земли.
В года, когда юмор хиреет,
Скисая под гласным надзором,
Застольные шутки евреев
Становятся местным фольклором.
Рад, что я интеллигент,
Что живу светло и внятно.
Жаль, что лучший инструмент
Годы тупят безвозвратно.
В любых краях, где тенью бледной
Живёт еврей, терпя обиды,
Еврейской мудрости зловредной
В эфире носятся флюиды.
Когда грехи мои учтёт
Архангел, ведающий этим,
Он, без сомнения, сочтёт,
Что я не даром жил на свете.
 |
